Про...

...-- А скока часов?..
Из полубытия из полудрёмы, вечных попутчиков моих, на свет божий, в реальность никчемную выносят меня всё реже и реже именно такие вот звуки несуразные.
И слава богу.
За гордыню и спесь в назидание остальным создатель наделил меня острым слухом этим.
Тревожным собачьим слухом таким, будь он неладен уже.
Но творцу показалось и этого мало почему-то, и он, наблюдая за моими гадкими усмешками, щёлкнул над моей макушкой пальцами, и в глупой голове этой расцвёл пышный букет из едкой фантазии, злого языка и занудной наблюдательности. Угощайтесь, солнышко. Кушайте с хлебом, не обляпайтесь.
Желаете провести весь вечер в рыданиях? Напрочь испортить настроение перед Новым годом? Так это вам ко мне, милая. Проходите, присаживайтесь. Я быстренько.
... -- Часов скока, дядя?
Паренёк лет двенадцати, тощий и высокий, замер сбоку от меня в своём вопросе, и я чуть было машинально не съязвил, как делал сотню раз обычно, заслышав этот вопрос:
-- Одни у меня часы...
И осёкся.
Пацан в резиновых сапогах.
Двадцать девятое декабря. На улице сугробы по... Выше колена, я имею ввиду. А пацан в резиновых сапогах, и сапожищи эти огромные, мужские, размера на три велики ему... Да и сам пацан одет не по сезону явно. Задрипанная короткая спортивная курточка наоборот маловата. Пацан ярко выраженный азиат. Скуластый черноволосый казашонок... А может киргиз...
Рассматривая его с интересом, я не стал отвечать, чтобы потянуть время, а просто сунул ему под нос часы на своём запястье, и пацан чуть-чуть удивился, брови поднял, уставившись в циферблат.
... Час назад, убить чтоб время, я часы себе купил...
Опять стихи в башке бродят... Тоже творец постарался какого-то хрена...
Да-да, пытаясь убить время, а времени у меня целых восемь часов до моего поезда, щёб вин всрався, пардон, я от безделья шлялся по вокзалу, шоркая ботинками по абсолютно пустому огромному зданию, глазея на древнюю лепнину сводчатого потолка, и в одном из стеклянных бутиков у злой сонной толстухи купил себе зачем-то часы "Командирские", водонепроницаемые, противоударные, со светящимися стрелками и кожаным ремешком...
Мечта моего детства, ей-богу...
И вот эти часы, короче говоря, сунул я под нос этому странному пареньку, и паренёк вытаращил глаза свои на часы, и залюбовался аж:
...-- Пять минут первого... Спы-пы.. Спасибо, -- говорит (он ещё и заикается, ё-моё!), и кивает мне, улыбаясь мягко и виновато почему-то, и уходит в конец зала ожидания, заполненного массивными скамейками, где скучают в тишине то там то сям человек пять таких же обалдуев как и я, а я пялюсь, не переставая удивляться, на сапоги пацана, а у того на давно не стриженной башке сзади светится старый заживший шрам размером с палец...
Караул какой-то...
... А потолок вокзала действительно... Глаз не оторвать.
Огромное пространство полукруглого свода поднимается высоко под самый конёк крыши огромными белоснежными колоннами, и грани сводов, пышно украшенные массивной лепниной под готику, словно глазурью покрыты бледно бирюзовой краской... Это ж кто-то лепил когда-то, ей-богу... Огромный вензель середины, мастерски обвитый сложным венком из дубовых листьев, неожиданно обнажает мощные шестерёнки трактора, "выезжающего" из венка, и из кабины трактора по-пояс вытянулись рабочий и колхозница. Девушка-красавица замерла в милой улыбке, сноп пшеницы прижимает к боку, а мужик тоже что-то весело кричит, и держит перед собой огромный развевающийся флаг, и полотнище флага плещется мощной волной, а на флаге бодро и крупно написано что-то хорошее про двадцать второй съезд народных комиссаров...
...-- Мам...,-- канючит пацан очень тихо, косясь на спящих ожидающих,-- пошли домой, мам...
В удобном углу перед игровыми автоматами боком на лавке лежит женщина лет сорока. Пацан склонился над ней, легко за курточку трясёт:
-- Мам...
Пять минут назад творец со скуки поднял меня с места, невесомо пнул под зад, и я в десятый раз побрёл по кругу вокзала, чтобы совсем не одуреть от одинокого безделья.
...Сейчас я пройду мимо спящих касс, сверну в массивные двери, пройду до самого конца мраморного зала, глазея на лепнину, спущусь по широкой округлой лестнице с гудящей в тишине термо-пушкой над дверями, и выйду в бело-синий морозный двор, обойду половину здания по протоптанной в снегу дорожке, слушая сонный шум ж/д вокзала:
--... на четвёртый путь ноль один ноль семь маневровый...
--... вэвэвэ-вэвэ!.. Вэвэ-вэвэ?!..,-- кто-то недовольно уточняет.
--... ноль один ноль семь!..
Накурившись до одурения на морозе, я выпускаю к слезящей в чёрном небе звезде сизое бревно дыма, бросаю бычок в урну, и возвращаюсь в обратном порядке.
... Женщина уже сидит на лавке.
Она чем-то недовольна, и пацан виноват.
Странное сочетание их контрастов заставляет меня замедлить шаг.
Совершенно русская мадам, хмурая и помятая, словно с бодуна, и абсолютно азиатский пацан, и пацан стоит виновато рядышком, и его ругают, а пацан пытается успокоить:
-- Мам...
-- Я же просила, не буди меня до утра!?.. Просила я или нет?!..
Пацану стыдно что она кричит, и что слышно её всем-всем, и он ждёт паузы, чтобы опять тихонько протянуть:
-- Пошли уже, мам...
Женщина достаёт из-за пазухи алюминиевую банку из-под пива, горько убеждается, что та пустая, бросает на пол, и пацан кидается поднять, и тут же получает подзатыльник сверху:
-- Просила я не будить? Или нет?.. Ты время спросил?,-- смотрит она на сына с такой злостью, что я останавливаюсь заворожённый,-- Спросил, я тебя спрашиваю?!.. Бестолочь!..
-- Пы-пы...,-- пацан перепугался и заикается вдруг,-- Пол первого пы-пы... Почти... Пол...
И на него опять кричат, и крик этот дробится в сводах, непонятным грохотом заполняя свет, и мамаша опять шлёпает пацана по затылку, и тот вдруг запрокидывает голову, задыхаясь, хватается за лавку, и судорожно раскрывает рот, мучительно трясясь и харкая вверх, сведённый спазмом в пружину.
-- Да господи ж ты мой!..,-- вскакивает женщина,-- Вечно доведёшь мать! Чурка несчастная!..,-- она обхватывает его, придерживая, шарит по его карманам, суёт ему в рот пару таблеток, вытирая ладонью слюни и сопли, и усаживает на лавку, помогая выпрямить тощую шею, придерживает голову.
... Совсем обессилев пацан шумно дышит, и хрипит всё свободнее, с трудом возвращая челюсть на место, и успокаивается вроди, а мамаша прижимает его голову к груди, и гладит по голове:
-- Ну, всё-всё... Ну, всё...
Постояв минут десять невдалеке, я не нашёл слов. И ушёл на своё место.
...Кроме небольшой сумки вещей у меня никаких.
Это очень удобно в дороге.
... Почти перед самым поездом я выловил пацана возле туалетов.
Светало совсем уже, и вокзал проснулся, стали появляться люди, говор людской оживил полудрёму.
Уборщица шарахнула переполненным ведром об пол и протащила огромной шваброй двухметровую мокрую блестящую полосу.
Один за другим проснулись бутики, в одном заиграло:
...-- Ёма хо!.. Ёма со!.. Бравэ люи-люи-люи!..
Пацан зашёл в туалет попить, и я, всем видом показывая, что тороплюсь на посадку, старался не пугать его, и ближе метра не подхожу:
-- На,-- говорю.
Тот ничего не понимая покорно принял, улыбаясь, привыкший брать из чужих рук, и я сунул ему часы:
-- На-на!.. Носи. Это тебе.
Не оглядываясь я спешил на перрон, а перрон был пугающе пустой.
Вагон мой стоит как всегда в километре от вокзала, и в вагон со мной сели ещё человека три.
Поезд сразу же тронулся, протащился сотню метров и остановился напротив жёлтых высоких окон вокзала.
Мне повезло, я увидел его в окно! Ей-богу! Прямо перед моим вагоном окошко!
Нацепив часы на костлявую руку, пацан любовно косился на них, не спеша прохаживаясь у стены, и руку при этом отставлял вбок так, словно нёс хрустальную вазу.
Поезд беззвучно пошёл, и сзади далеко в проходе хлопнула дверь:
-- Чай, кофе, пирожки...
-- С Новым годом!..
-- И вас так же, милая...,-- ответили совсем рядом за спиной,-- С Новым годом!..
-- С новым счастьем!..